ВходКак жили рабочие в царской россии. Как жил русский рабочий до революции
В августе 1775 года Екатерина II подписала указ о создании городских Работных домов. Проблема гастарбайтеров и трудоустройства наемных рабочих была серьезной и для старой Москвы. Работный дом, разумеется, не был панацеей от нищенства и безработицы, но оставил по себе весьма любопытный опыт
Легенда гласит, что однажды зимой Иван Грозный ехал на охоту в свой любимый лес, что тянулся от нынешних Красных ворот к Сокольникам. Царь случайно задел своей собольей шапкой за ветку могучей сосны, и монарший головной убор упал в снег. Придя в ярость, Грозный повелел вырубить эти непокорные сосны, и на том месте построить Охотничий дворец. По преданию, его возвели те же знаменитые мастера Барма и Постник, что подарили Москве храм Покрова на Рву. Государь возлюбил свое новое владение и приказал провести из Охотничьего дворца подземный ход в Кремль, где он соединялся с другими потайными лабиринтами. И будто бы царь, переодевшись в крестьянское платье, пробирался с факелом по подземельям в город и, никем не узнанный, слушал, что говорит о нем народ.
Потом в этих местах появилась дворцовая Огородная слобода. Царь Алексей Михайлович выстроил своим огородникам приходскую церковь во имя св. Харитония Исповедника, освященную по дню его венчания на престол. Она и оставила имена Харитоньевских переулков.
Елена Лебедева: Работный дом
Тема:В августе 1775 года Екатерина II подписала указ о создании городских Работных домов. Проблема гастарбайтеров и трудоустройства наемных рабочих была серьезной и для старой Москвы. Работный дом, разумеется, не был панацеей от нищенства и безработицы, но оставил по себе весьма любопытный опыт
Легенда гласит, что однажды зимой Иван Грозный ехал на охоту в свой любимый лес, что тянулся от нынешних Красных ворот к Сокольникам. Царь случайно задел своей собольей шапкой за ветку могучей сосны, и монарший головной убор упал в снег. Придя в ярость, Грозный повелел вырубить эти непокорные сосны, и на том месте построить Охотничий дворец. По преданию, его возвели те же знаменитые мастера Барма и Постник, что подарили Москве храм Покрова на Рву. Государь возлюбил свое новое владение и приказал провести из Охотничьего дворца подземный ход в Кремль, где он соединялся с другими потайными лабиринтами. И будто бы царь, переодевшись в крестьянское платье, пробирался с факелом по подземельям в город и, никем не узнанный, слушал, что говорит о нем народ.
Потом в этих местах появилась дворцовая Огородная слобода. Царь Алексей Михайлович выстроил своим огородникам приходскую церковь во имя св. Харитония Исповедника, освященную по дню его венчания на престол. Она и оставила имена Харитоньевских переулков. А бывший Охотничий дворец, перестроенный в роскошные жилые терема (Б. Харитоньевский, 21), царским пожалованием переходил к разным владельцам, пока в 1727 году не оказался у князя Г.Д.Юсупова. Этот дом был главным родовым владением Юсуповых в Москве, а в 1801 году сиятельный князь Николай Борисович, хозяин Архангельского и первый директор Эрмитажа, которому Пушкин посвятил стихотворение «К вельможе», купил соседний дом в Б.Харитоньевском, 24, и устроил в нем Юсуповский театр, снискавший славу второго после Шереметевского. Однако его сын решил избавиться от «лишнего» и в 1836 году продал здание для городского Работного дома.
Так называлось учреждение для неимущих, нищих, бездомных, где им предоставляли оплачиваемую работу, обеспечивая еще пищу, одежду и ночлег. В принципе начинание было благим – не просто избавить город от нищих и бездомных и не просто помогать им единовременной благотворительной мерой, но и дать трудоспособным, кроме крыши над головой и пропитания, возможность честно заработать собственным трудом. Еще английский мыслитель Локк утверждал, что «истинная и правильная помощь бедным заключается в доставлении работы тем, кто ее не имеет». Предоставление работы с гарантированным заработком – вот основная идея Работного дома, отличавшая его от тюрем, приютов и богаделен, учитывая то, что поначалу это было заведение для людей, живших исключительно уличным подаянием, у которых практически не имели шансов найти гарантированно оплачиваемую работу, даже самую грубую. В Работном доме же предполагалось поступление самых разнообразных заказов на труд из города.
На Западе работные дома были довольно суровым учреждением с принудительным характером. В России причиной его создания стала новая екатерининская политика в области общественного призрения, то есть переход от подаяния к предоставлению заработка: запретив нищим просить милостыню в 1762 году, государство со своей стороны предложило им Работный дом. О том просили и сами жители Москвы в Наказе в Уложенную комиссию 1767 года: учредить работный дом или «дом исправления» и определять в него на казенную работу всех «бесчувственно напившихся» и «на улице найденных». Для принудительно заключенных это заведение носило бы исправительный, воспитательный характер, дабы отучить их от бродяжничества, но в то же время предоставляло бы им заработанные деньги на жизнь.
И инициатива власти, и почин общественности привели к появлению указа от 12 августа 1775 года об учреждении Работных домов для «молодых ленивцев», праздношатающихся и просящих милостыню, чтобы получали пропитание собственной работой. Работный дом в Москве учреждался под ведомством полиции, и за него отвечал лично московский обер-полицмейстер Архаров. Однако уже тогда в него принимались не только трудоспособные «совершенно убогие», забираемые полицией с улиц за прошение милостыни и пьянство, но и те, которые «сами добровольно приходят», желая честно заработать и не имея для того иной возможности. Таким образом, уже в самый момент своего основания Работный дом имел целью предоставить работу, тем кто хочет ее иметь. И если на Западе такие дома назывались «бастилиями для бедных» за их принудительный характер, то в России «доброволию» была отдана большая дань. По одному образному и меткому выражению Работный дом служил двум противоположным целям: дать работу бедняку, ищущему заработка, и посадить за работу бродягу, избегающего ее.
Первый Работный дом открылся в октябре 1777 года. Тогда он был территориально раздельным: мужчин разместили за Сухаревой башней, в бывшем карантинном доме, оставшимся со времен чумной эпидемии, а для женщин (к коим относились и «распутные») отвели Андреевский монастырь на Воробьевых горах. На их содержание выделили по три копейки в день на человека плюс плата за работу: женщины занимались прядильным делом на нужды Адмиралтейства, а мужчины были заняты на тяжелых физических работах – зимой заготавливали дрова и камень для казенных и частных построек, летом работали на кирпичных заводах и на земляных работах.
Этого явно было недостаточно даже для докапиталистической Москвы. В голодные годы и каждую зиму сюда стекались тысячи бродяг в поисках пропитания и работы. В старых работных домах не хватало мест. И тогда в 1836 году на пожертвование купца Чижова у князя Юсупова купили для города его просторный «театральный» дом в Б.Харитоньевском. Он получил прозвище «Юсупов Работный дом».
В истории Работного дома выделяются два периода – до эпохи капитализма и пореформенная эпоха. На первых порах он исполнял роль принудительного дома призрения для нищих, так как работы, на которую рассчитывали его создатели, было очень мало. В 1838 году Работный дом перешел в ведение только что созданного Московского комитета по разбору дел о просящих милостыню. Отметим, что одной из главнейших целей Работного дома была борьба именно с профессиональными нищими, то есть избравшими уличное прошение милостыни своим главным промыслом. Опасность этого социального явления крылась в том, что отсюда наиболее часто происходило детская беспризорность. Уже младенцев профессиональные нищие выносили на уличный заработок. Один мальчик из Работного дома вспоминал, что когда умерла его двухлетняя сестра, положение в семье сильно ухудшилось, а до того было вполне благополучным. Потом такие дети часто бросали родителей и подавались на самостоятельную нищенскую стезю. Оттого в Работном доме было создано детское отделение, где призреваемые обучались грамоте и ремеслу. Было еще стариковское отделение, где содержались нетрудоспособные, требующие ухода.
На первых порах задержанные нищие и бродяги составляли подавляющее большинство его взрослых постояльцев. Их приводили сюда на несколько дней, рассматривали дела и затем отправляли по этапу на родину, но если у них действительно не было никакого другого пристанища, их могли оставить в Работном доме навсегда. Всем вновь поступившим назначался испытательный срок на проверку поведения. Затем их делили на два разряда - добронравные и ненадежные. Снискавшие доверие занимались относительно легкой работой в доме (мытье полов, стирка белья, помощь в канцелярии) минимум за 4 копейки в сутки плюс исполняли заказанные работы в мастерских за дополнительную плату – за половину цены от них. Мастерские поначалу тоже были примитивными, не требующими профессионального труда, как переплетно-конвертная и корзинно-бельевая. «Ненадежные» содержались под караулом и получали самые тяжелые, часто бесплатные работы по дому и без права выхода из него.
Долгое время Работный дом влачил жалкое существование. Он содержался на мизерные средства Комитета по делам нищих и пожертвования благотворителей. Добровольцев приходило очень мало, заказов на работы почти не поступало, дневной заработок начислялся в грошах, и постояльцы отказывались трудиться, а большинство их были вовсе нетрудноспособными. Вместо Работного дома получилась принудительная богадельня.
Эпоха капитализма принесла благие новшества в Работный дом. Во-первых, дешевый наемный труд требовался теперь в гораздо более значительных размерах, особенно в Москве. Во-вторых, при капитализме было больше вакансий, то есть возможности найти заказ самой разнообразной работы. В-третьих, сильно увеличился поток добровольцев, приехавших в Москву на заработки из деревень или провинциальных городов. Обычно наплыв из сельской местности был сезонным, поздней осенью или зимой, а к лету они вновь возвращались на полевую страду, и такие приезжие нуждались именно во временном заработке. Наконец, создание органов городского самоуправления позволило обеспечить лучшие финансовые условия для содержания Работного дома и организовать труд его постояльцев. В 1893 году Комитет по делам нищих был упразднен, и Работный дом перешел в ведение Московского городского общественного управления. Начались активные и солидные пожертвования благотворителей в пользу Работного дома – в их числе был сам П.М.Третьяков. Да и городских работ в капиталистической Москве прибавилось: разборка свалок, бесчисленные стройки, ремонты зданий, уборка снега с железнодорожных путей были самыми крупными заказами с гарантированной оплатой. Работный дом давал своим постояльцам возможность не подаваться на Хитровку.
Теперь в нем определилось два вида работ – в мастерских общих производств использовали дешевый неквалифицированный труд, как вне дома, так и в его мастерских: клейка чайных коробок, нашивка пуговиц, плетение корзин. Для других требовался профессиональный, лучше оплачиваемый труд со знанием ремесла - в слесарных, кузнечных, столярных, сапожных мастерских. Если в пуговичной мастерской заработок составлял минимально 6 копеек в день, то в кузнечно-слесарной он доходил до 72 копеек. (Максим Горький вспоминал, как будучи грамотным, порой трудился за гривенник в день). Городские работы теперь длились от 10 до 12 часов в день, но здесь существовала своя сложность. Разделение постояльцев Работного дома проходило уже не по добронравию, а по «материальному» принципу – те, кто имел собственную одежду, в которой можно было показаться на люди, и те, кто не имел таковой. Сносно одетые могли рассчитывать на лучшую работу со сдельной оплатой и объединялись в артель с избранным старостой. Вторые тоже создавали артель, но под присмотром надзирателя. Им выдавалась казенная одежда, рваная и разнородная, и они отправлялись на соответствующие, менее оплачиваемые работы. Однако минимальная плата для каждого рабочего на городских работах составляла 75 копеек в день – минус отчисление на содержание.
Капитализм выявил хорошее начало Работного дома – те, кто действительно стремился заработать какие-то деньги, получал их и покидал его стены с некоторой скопленной суммой для дальнейшего трудоустройства в Москве или возращения домой. От работы теперь не отлынивали, потому что была реальная возможность заработка. Число работников возросло настолько, что уже в 1897 году при Работном доме было открыто отделение в Сокольниках, а незадолго до революции устроили даже ясли для детей рабочих Работного дома. Добровольцы принимались на других условиях, жили отдельно от нищих, но одинаково на полном содержании, которое тоже улучшилось. Ранним утром перед работой выдавался чай с сахаром и черным хлебом в неограниченном количестве. На обед и ужин было горячее кушанье, щи и каша с салом, постным маслом, хлебом и небольшим количеством мяса.
Поскольку Работный дом был постоянным местом проживания, а не ночлежкой, здесь, в отличие от Хитровки, имелась и собственная баня и организованный досуг, поскольку постояльцам полагались выходные и праздники. Кроме библиотеки, где неграмотным читали вслух, популярность имели концерты, любительский хор и даже театральные постановки: особым успехом пользовался Гоголь.
За исключением бездомных, которых некуда было выслать по этапу, пребывание в Работном доме имело свой срок. Для заключенных принудительно он составлял полтора месяца, но колебался и до одной недели, и до полугода. Добровольцы же принимались или на определенный срок, обычно 36 дней, или до получения заработка в размере пяти рублей, или - по желанию - бессрочно. Точно также они могли покинуть Работный дом в любой момент по собственному желанию или же могли быть исключены по усмотрению администрации, например, за неблагонравное поведение.
Кадры Хитровки пополнялись в основном из-за нехватки мест в переполненном Работном доме. Юсуповский дом, рассчитанный на 200 человек, вмещал 600 постояльцев. Потом появилась идея разделить Работный дом на два отдельных учреждения – дом трудолюбия для добровольцев и работный дом для лиц, приводимых полицией, но осуществить ее не успели. Работный дом просуществовал до Октябрьской революции.
О том, на что уходил средний заработок обычного английского квалифицированного рабочего, но сейчас хочется рассмотреть тему быта типичного горожанина более детально (о жилье беднейших лондонцев и среднего класса тоже ранее уже ). К типичным жителям английских городов в первую очередь стоит относить не утонченных джентльменов в сверкающих шелковых цилиндрах и даже не армию клерков из Сити, а представителей низшего класса.
В 1867 году Дадли Бакстер, изучив данные переписи населения Англии и Уэльса, дал следующий классовый анализ. К высшему классу он отнес граждан с годовым доходом свыше 1000 фунтов стерлингов в год. Чтобы лучше понять масштаб, можно вспомнить, что в то время за один фунт давали около десяти царских золотых рублей. Если верить расчетам британской службы национальной статистики, то один фунт 1867 года, отталкиваясь от интегрального индекса розничных цен, имел такую же покупательную способность, как 42 британских фунта 2004 года. В более привычной нам валюте получается сумма около 2100 рублей, которая, разумеется, носит весьма приблизительный характер, так как сама структура ценности материальных благ благодаря научно-техническому прогрессу за полтора века претерпела значительные метаморфозы.
Согласно упомянутой переписи, в Англии и Уэльсе в середине XIX века проживали около 50 тыс. человек, которых можно было отнести к высшему классу. Впрочем, насколько я понимаю, речь шла скорее о семьях: видимо, тут учитывались именно главы семейств - условно говоря, добытчики. К среднему классу с доходом от 100 до 1000 фунтов в год относились свыше 2 млн человек. Однако вполне ожидаемо большую часть населения составлял низший класс - те, кто зарабатывали до 100 фунтов в год. Их Бакстер разделил на квалифицированных рабочих (1,123 млн человек), полуквалифицированных рабочих (3,891 млн) и сельскохозяйственных и неквалифицированных рабочих (2,843 млн). Более традиционная стратификация говорила о квалифицированных рабочих, «мастеровых» и «рабочем люде». Градация велась не только по роду занятий, но и по уровню дохода, хоть тут и встречались различные варианты. (Иные чернорабочие ухитрялись зарабатывать до двух фунтов в неделю, скажем, «тошеры», с риском для жизни искавшие любые маломальские ценности в городской канализации. А бывали мастера - те же каретных дел специалисты, чьи 5 фунтов в неделю уверенно выводили их в средний класс.) Довольно сложно привести некую «среднюю температуру по больнице», особенно с учетом того, что доходы рабочих в течение викторианской эпохи постепенно росли. Тем не менее приблизительно можно говорить о зарплате в 30 шиллингов (1,5 фунта) в неделю, как о некой границе между квалифицированным рабочим и мастеровым, то есть полуквалифицированным. Именно эти люди и составляли основную массу городского населения викторианской Англии, и для своего времени их жизнь считалась хоть и скромной, но вполне благополучной и пристойной.
Обличать язвы раннего капитализма я сейчас не планирую, таким образом рассказ о нищих, жутких трущобах и работных домах приберегу на будущее, а сейчас поведаю главным образом о жизни обычных людей, имевших хоть и не блестящее, но постоянное место работы. Современному человеку их уровень жизни практически неизбежно покажется ужасающим; что ж, тем сильнее следует ценить плоды прогресса, в том числе и социального.
2
Мастеровой, имеющий жену и четверых детей, в 1861 году написал в популярную газету «Пенни Ньюсман», что зарабатывает в среднем 1 фунт 10 шиллингов в неделю. Квартирная плата за две комнаты составляла 4 шиллинга, на еду и топливо уходило 5 шиллингов, на табак 3 пенса, «по полпенни на угощение для каждого ребенка» и 9 пенсов на лечение для всех; общая сумма расходов составляла 1 фунт 8 шиллингов 1 пенс. На непредвиденные расходы и на одежду таким образом оставалось немного. Другой мастеровой, зарабатывающий 19 шиллингов 6 пенсов в неделю, написал, что отдает за жилье 5 шиллингов.
Эта величина арендной платы тогда вызвала негодование читателей среднего класса, но, видимо, они плохо знали цены на дешевые квартиры. Судя по тому, что в некогда прекрасных домах возле Голден-сквер, за Риджент-стрит «самые уважаемые из трудящихся — швейцары, полисмены и им подобные» платили от 1 шиллинг 6 пенсов за подвальное помещение и до 5 шиллингов за одну большую комнату на чердаке, мастеровой снимал свои комнаты сравнительно недорого. Впрочем, в письме не было указано, где именно он жил, а многое зависело от района.
Ассоциация стремилась доказать, что подобное строительство может быть коммерчески выгодным, принося пятипроцентную прибыль от начальных капиталовложений. Этот принцип, смесь здравого коммерческого смысла и благотворительности, — так называемая «пятипроцентная благотворительность», - лег в основу финансирования многих подобных организаций.
Другие правила вводились с целью обеспечить здоровье жильцов: «Прошения не будут рассматриваться до тех пор, пока каждый член семьи, претендующей на жилье, не будет вакцинирован. Кроме того, в случае инфекционного заболевания кого-то из жильцов, его переведут в соответствующую больницу. Проходы, лестницы, туалеты и окна в них следует мыть каждую субботу и ежедневно протирать до 10 часов утра. Эту работу съемщики должны производить по очереди. Стирать белье разрешается только в прачечных. Жильцы обязаны сообщать управляющему обо всех рождениях, смертях или инфекционных заболеваниях в их комнатах. Любой жилец, не подчинившийся этим правилам, получит извещение о выселении».
К 1870 году подобные дома были заселены в Излингтоне (1865 год), Шадуэлле (1866) и Челси (1870). Между 1871 и 1885 годами было возведено еще двенадцать таких домов. Кварталы, построенные Пибоди, до сих пор можно видеть в центре Лондона. После ремонта их изначальная невзрачность исчезла, а общие туалеты остались в прошлом.
В 1844 году Ассоциация по внедрению чистоты среди бедных открыла баню и прачечную в Смитфилде, где можно было помыться и постирать за пенни и даже погладить одежду за фартинг, а при желании взять напрокат ведро побелки с кистью, чтобы бесплатно побелить стены — каким бы невзрачным ни был дом. Эта идея получила распространение. В 1846 году на Энделл-стрит и Хай-Холборне были открыты бани. Первые муниципальные бани в приходе Сент-Мартин-ин-де-Филдс открылись в 1849 году. В 1853-м бани и прачечные открылись на Маршалл-стрит в Вестминстере, где их остро не хватало, и на Дейвис-стрит, в зоне трущоб, расположенных в самом центре процветающего Мейфэра.
Представители среднего класса, которым случалось посещать тесные жилища бедняков, жаловались на стоявший там затхлый запах. Дешевым и эффективным средством протии запаха была известковая побелка, обладающая легким антисептическим действием. Известь заливали водой, а в качество связующего вещества добавляли немного клея. Приятный светло-бежевый оттенок получали, добавив к двум галлонам побелки фунт железного купороса - весьма небезобидная смесь. Из-за отсутствия влагоизоляции стены на первом этаже нередко отсыревали снизу на ярд или выше и штукатурка с них отваливалась.
С гигиенической точки зрения побелка в доме бедняка (особенно без купороса) была полезнее, но ее вскоре вытеснили обои. Когда печать с цилиндра начала конкурировать со старой трудоемкой печатью с клише, ярд обоев стал стоить дешевле фартинга (четверть пенса), а для комнатушки в доме рабочего требовалось не так уж много ярдов. Уже во второй половине XIX века трудно было найти жилище, стены которого не были бы оклеены обоями, так как массовое производство, начавшееся в 1840-х, привело к появлению на рынке таких дешевых товаров, что они стали доступны всем. Современник, оглядываясь на 1840-е и 1850-е годы, отмечал, что в домах высокооплачиваемых рабочих появились обои и ковры. Самыми дешевыми были обои в полоску, цветочек или с геометрическим узором, выполненные в два-три цвета; они были грубыми и слишком яркими, но веселыми. К тому же, цилиндр печатной машины, производящей двести двенадцатиярдовых полос в час, порой немного скользил. Однако печать с клише не стояла на месте. В 1860-х годах ярд многоцветных обоев, изготовленных с применением 20-30 красок, стоил три с половиной пенса.
На кухне есть еще дна стула - полированных виндзорских, стол и каминные принадлежности. Предполагалось, что встроенная кухонная плита там уже имеется. В набор фаянсовой посуды входили четыре чайных чашки с блюдцами (1 шиллинг 2 пенса), четыре кофейных чашки с блюдцами (2 шиллинга 8 пенсов) и четыре стакана для вина (1 шиллинг 10 пенсов), но всего два бокала (11 пенсов). К хозяйству прилагались: ножная ванна (5 шиллингов) — другой ванны не было, пара медных подсвечников (3 шиллинга 11 пенсов), щипцы для снятия нагара со свечи (2 шиллинга к пенса) и ящик для угля (2 шиллинга 6 пенсов).
В следующей части я хочу поговорить об обычном меню семьи рабочего, о том, как беднякам рекомендовали питаться с высоты своей мудрости строгие представители среднего класса, о скромном народном фастфуде и прочих неотъемлемых составляющих быта самых многочисленных обитателей Лондона викторианской эпохи.
Жилищные условия промышленных рабочих не отвечали элементарным санитарно-гигиеническим требованиям. В Германии строительство частных домов с квартирами, предназначенными для сдачи внаем, велось уже с конца XVIII — начала XIX в. В XX в. этот тип жилища стал в городах обычным, что было связано с интенсивным притоком сельского населения. Качество жилья в многоэтажных домах было невысоким, ощущалась нехватка квартир. В большинстве случаев жилища были перенаселены. Если под последним понимать проживание более двух человек в каждой комнате, включая кухню, то в перенаселенных квартирах обитали: в Познани 53%, в Дортмунде — 41, в Дюссельдорфе — 38, в Аахене и Эссене — 37, в Бреслау— 33, в Мюнхене — 29, в Кельне — 27, в Берлине — 22% рабочих. Мало чем отличались жилищные условия французских рабочих. В 1884 г. рабочие, приглашенные участвовать в парламентском изучении жилищного вопроса, рассерженно говорили о грязных, набитых людьми, как рыбой в бочке, клетушках. В целом перенаселены были 55% квартир в Париже, 60 — в Лионе, 75 — в Сент-Этьенне. В Англии и Уэльсе по данным за 1893 г. в переполненных квартирах жили более 11% населения. Несмотря на это, была распространена «сдача коек постояльцам», практиковавшаяся семьями, снимавшими частные квартиры, что помогало вынести бремя арендной платы. В Лондоне встречались объявления о сдаче части комнаты, причем мужчина, служивший днем, и девушка — прислугой в гостинице ночью, должны были пользоваться одной постелью.Осознание того обстоятельства, что хорошее жилье является одной из основ социального мира, побуждало городские власти к расширению муниципального строительства. К концу XIX в. внешний вид промышленных городов, населенных преимущественно рабочими, резко изменился. Улицы избавились от грязи и лачуг, на месте которых возводили большие каменные дома. В Париже первый комплекс коммунального недорогого жилья с помпезным названием «Город Наполеона» ввели в 1851 г. Самая просторная из имевшихся квартир включала большую общую комнату, спальню с камином и маленькую кухню, одновременно служившую прихожей. Туалет и умывальник размещались в общем коридоре, имелись прачечная и помывочная. Лестничные пролеты убирались специальным работником. По заявкам жильцов врач по утрам давал бесплатные консультации, а в случае необходимости совершал визиты на дом. Однако попытки расселения в таких домах зачастую на талкивались на сопротивление самих рабочих. Причиной являлась строгая регламентация порядка проживания, контроль за частной жизнью квартиросъемщиков. В 10 часов вечера входные двери закрывались на замок, и никто не смел выходить из своей квартиры на улицу позже этого времени.
В Великобритании в 60—90-х гг. XIX в. приняли ряд законов, предусматривавших реконструкцию или снос непригодных для проживания домов. Домовладельцы саботировали их, но определенные сдвиги произошли. Муниципалитеты сносили старые кварталы и строили новые дома, однако муниципальное строительство было незначительным: Совет Лондонского графства к 1908 г. построил только 7880 квартир — ничтожное количество с учетом численности населения. Строительство велось и акционерными обществами; возведенные ими дома были намного комфортнее.
К созданию более благоприятных жилищных условий для рабочих приступили и фабриканты: промышленники поняли преимущества сохранения стабильной рабочей силы и патерналистского (от лат. paternus — отеческий, pater — отец) подхода к своим рабочим. Во Франции первыми среди индустриальных компаний стали обеспечивать своих рабочих семейными домами угольные шахты. В Великобритании начало фабричному жилищному строительству положил владелец фабрики по производству мыла Уильям Левер, который в 1887 г. перенес свое предприятие в окрестности Ливерпуля и построил «образцовую деревню» из домов коттеджного типа для рабочих. Его примеру последовали и другие промышленники. Все они руководствовались не столько филантропическими побуждениями, сколько трезвым расчетом: лучшее жилье способствовало интенсификации труда, привязывало рабочих к фабрике, сдача домов внаем сама по себе приносила прибыль.
Строили дома для рабочих и крупные предприниматели Германии. В Рурском бассейне в 1914 г. 35% шахтеров жили в квартирах, принадлежавших владельцам рудников. За фабричную квартиру платили меньше, чем за частную. Но в этом случае рабочие попадали в полную зависимость от предпринимателей. Арендные договоры содержали предостережение об изъятии квартиры за участие в стачках. Семейство Круппов, предоставляя своим работникам квартиры, школы, лечебницы, предприятия бытового обслуживания, считало вправе распоряжаться их нерабочим временем и вмешиваться в частную жизнь. А. Крупп, с 1848 по 1887 г. возглавлявший знаменитую
фирму «Фридрих Крупп из Эссена», издал приказ «Людям моего завода», в котором утверждал, что к числу рабочих мест каждого преданного фирме работника относится и его, работника, брачное ложе. Всякий сознательный крупповец, утверждалось в приказе, должен стараться полностью обеспечить государство верноподданными и дать своему заводу особый, нужный ему сорт людей. В Германии подобное отношение к жившим на зарплату было распространенным явлением. В 1895 г. во Франкфурте старинное и богатое страховое общество распространило циркуляр: «В последнее время учащаются случаи, когда молодые служащие, получающие небольшое жалованье, достаточное только для своего прокормления, вступают в брак. Решение основать семью, имея небольшие средства, очень скоро приводит к самым печальным последствиям. В доме появляется нужда, неизбежны денежные затруднения, а домашние заботы лишают служащих возможности исполнять свои обязанности, как того требуют наши интересы, не говоря уже о том, что вследствие такого неблагоразумного образа действий к нам то и дело предъявляются требования о повышении жалованья, кои удовлетворить мы, естественно, не в состоянии. Сим постановляем поэтому, чтобы каждый молодой служащий, намеревающийся вступить в брак, заблаговременно докладывал нам об этом своем намерении, дабы мы имели возможность взвесить, будем ли мы впредь нуждаться в его услугах» .
В Рурской области на протяжении первой половины, а в южной ее части и до конца XIX в. шахтеры стремились купить собственный домик с небольшим, размером до 1 га, пригодным для обработки участком земли. Не сумевшие или не успевшие это сделать до резкого подорожания земли вынуждены были нанимать жилье, как правило, из двух-трех помещений, включая кухню. Зимой она была как правило единственным отапливаемым помещением. В кухне проходила большая часть жизни семьи: здесь готовили пищу, ели и стирали, вечерами мужчины играли в карты, дети делали школьные уроки. Спальню родители делили со своими детьми. В супружеской постели вместе с родителями часто спал самый младший, два-три ребенка делили другую кровать. Третью комнату, если она была, либо отдавали старшим детям, либо сдавали одному или нескольким постояльцам. Реже она служила парадной комнатой с лучшей мебелью, иконами на стене. В этом случае в ней не жили, а пользовались по праздникам и дням семейных торжеств.
Рабочие жилища зачастую отличались минимумом мебели и других предметов, набор которых обычно ограничивался кухонной утварью, матрасами, столом, несколькими стульями и иногда фамильным сундуком — символом уважения к семейным корням. Иногда здесь можно было встретить клетку для птиц: из домашних животных бедняки предпочитали именно их. На окне кружевная занавеска фабричной выделки, а стену украшала цветная вырезка из еженедельного иллюстрированного журнала или семейная фотография. Стены приводили в соответствие со вкусами хозяйки, поэтому при переезде первым делом меняли обои. Стремление к комфортным условиям сна перевешивало остальные требования. Как только рабочие могли оплатить квартиру больших размеров, детям выделяли отдельную комнату, а набитый соломой матрас заменяли деревянной кроватью. Рабочие чаще тратили деньги не на улучшение слишком дорогого жилья, а на одежду, которая должна была подчеркнуть достаток, — тогда можно было появиться на людях без смущения. Последнее считалось особенно важным, потому что большая часть свободного времени проходила вне квартиры.
Досуг рабочих в 19 веке
Рабочие различных стран и даже одной страны, но разного уровня достатка, по-своему проводили свободное время. Например, рабочие французских городов, выталкиваемые стесненностью жилья из дома, осваивали прилегавшие неблагоустроенные районы, на улицы которых даже полиция не решалась заглядывать. Они не любили огражденные площадки для игр и общественные парки, к которым относились как к местам для прогулок преуспевавших буржуа. Местом встреч становились кафе и винные магазины. Их хозяева нередко являлись друзьями посетителей и равноправными участниками бесед. В кафе играли в карты, читали газеты. Здесь по дороге на работу выпивали чашку кофе или стаканчик вина. Алкоголь часто становился способом завязывания дружеских отношений. Росту потребления спиртных напитков в городах способствовало понижение цен в связи с внедрением индустриальных методов виноделия. Рабочие пили вино, горькие настойки, абсент хотя и старались скрыть свою привязанность к последнему. Сидр и пиво не пользовались большой популярностью. Женщины отдавали предпочтение аперитивам, ликерам в комбинации с мочеными фруктами.Английские рабочие, но не их жены, также много свободного времени проводили в пабах. Вместе с тем они имели возможность заняться более полезным делом в клубах, число которых в Англии начала XX в. превысило 4 тыс. Управление ими обеспечивали выборные правления. Клубы обычно имели библиотеку, читальную комнату, лекционный зал, помещения для общения и бесед, буфет. Единовременный взнос и еженедельная плата были невелики, поэтому членство в клубах было вполне доступным. Клубы предоставляли возможность для самообразования, чтения и дискуссий, организовывали лекции и театральные представления, проводили субботние и воскресные экскурсии. Отдельно создававшиеся женские клубы обычную программу деятельности дополняли вечерними курсами рукоделия, кройки и шитья, бухгалтерского дела и т.п. Раз в месяц устраивались танцевальные вечера с приглашением мужчин, в другие дни девушкам приходилось танцевать друг с другом.
По сравнению с сегодняшним днем неплохо. Но революция все равно была…
Относительно поставленного в заголовке вопроса существуют две противоположных точки зрения: приверженцы первой считают, что русский рабочий влачил жалкое существование, сторонники же второй доказывают, что русский рабочий жил гораздо лучше, чем российский. Какая же из этих версий верна, вам поможет разобраться этот материал. Откуда взялась первая версия, догадаться нетрудно – о тяжкой судьбе русского рабочего без устали твердила вся марксистская историография. Однако и среди дореволюционной литературы немало такой, которая поддерживала эту точку зрения.
Наибольшую известность в этой связи получил труд Евстафия Дементьева «Фабрика, что она дает населению и что она у него берет». В Интернете гуляет его второе издание, и на него часто ссылаются как блоггеры, так и спорящие с ними комментаторы. Однако мало кто обращает внимание на то, что это самое второе издание вышло в свет в марте 1897 года, то есть, во-первых, за несколько месяцев до принятия фабричного закона, устанавливающего 11,5-часовой день.
Во-вторых, в набор книга сдавалась несколькими месяцами раньше, то есть до денежной реформы Сергея Витте, в ходе которой рубль был девальвирован в полтора раза, и, следовательно, все зарплаты указаны в этой книге еще в старых рублях.
В-третьих же, и в главных, по признанию самого автора, «Изслѣдованiе было произведено въ 1884-1885 годахъ», а следовательно, все его данные применимы лишь для середины 80-х годов позапрошлого века. Тем не менее, исследование это имеет для нас большое значение, позволяя сравнивать благосостояние рабочего того времени с уровнем жизни предреволюционного пролетариата, для оценки которого нами были использованы данные ежегодных статистических сборников, сводов отчетов фабричных инспекторов, а также труды Станислава Густавовича Струмилина и Сергея Николаевича Прокоповича.
Первый из них, прославившийся как экономист и статистик еще до революции, стал в 1931 году советским академиком и умер в 1974 году, не дожив трех лет до своего столетнего юбилея. Второй же, начинавший как народник и социал-демократ, стал впоследствии видным масоном, женился на Екатерине Кусковой, а после Февральской революции был назначен министром продовольствия Временного правительства. Советскую власть Прокопович принял в штыки и в 1921 году был выслан из РСФСР. Умер он в Женеве в 1955 году.
Дореволюционные рабочие
Однако ни тот, ни другой не любили царский режим, и потому их нельзя заподозрить в приукрашивании современной им русской действительности. Благосостояние мы будем измерять по следующим критериям: 1. Заработок. 2. Продолжительность рабочего дня. 3. Питание. 4. Жилье.
Начнем с заработка.
Первые систематизированные данные относятся к концу 1870-х годов. Так, в 1879 году специальная комиссия, состоявшая при московском генерал-губернаторе, собрала сведения о 648 заведениях 11 групп производств, на которых было занято 53,4 тыс. рабочих. Согласно публикации Богданова в «Трудах Московского городского статистического отдела», годовой заработок рабочих Первопрестольной в 1879 году равнялся 189 рублям. В месяц, следовательно, в среднем выходило по 15,75 р. В последующие годы из-за наплыва в города бывших крестьян и, соответственно, увеличения предложения на рынке труда заработки стали снижаться, и лишь с 1897 года начался их устойчивый рост. В Петербургской губернии в 1900 году средняя годовая зарплата рабочего составляла 252 руб. (21 р. в месяц), а в Европейской России – 204 руб. 74 коп. (17,061 руб. в месяц). В среднем же по Империи месячный заработок рабочего в 1900 году составил 16 руб. 17,5 коп. При этом верхняя граница заработка поднималась до 606 рублей (50,5 руб. в месяц), а нижняя опускалась до 88 руб. 54 коп. (7,38 руб. в месяц).
Однако после революции 1905 года и последовавшей за ней некоторой стагнации с 1909 года заработки стали резко расти. У ткачей, например, заработная плата выросла на 74%, а у красильщиков – на 133%, но что скрывалось за этими процентами? Зарплата ткача в 1880 году в месяц составляла всего 15 руб. 91 коп., а в 1913 году – 27 руб. 70 коп. У красильщиков она выросла с 11 руб. 95 коп. – до 27 руб. 90 коп. Гораздо лучше обстояли дела у рабочих дефицитных профессий и металлистов. Машинисты и электрики стали зарабатывать в месяц по 97 руб. 40 коп., высшие мастеровые – 63 руб. 50 коп., кузнецы – 61 руб. 60 коп., слесари – 56 руб. 80 коп., токари – 49 руб. 40 коп. Если вы хотите сравнить эти данные с современными зарплатами рабочих, то можете просто умножить эти цифры на 1046 – таково соотношение дореволюционного рубля к российскому рублю по состоянию на конец декабря 2010 года. Лишь с середины 1915 года в связи с войной стали происходить инфляционные процессы, но с ноября 1915 года рост заработка перекрывал рост инфляции, и лишь с июня 1917 года зарплата стала отставать от инфляции.
Зарплаты рабочих по годам
Продолжительность рабочего дня.
Теперь перейдем к продолжительности рабочего дня. В июле 1897 года был издан декрет, ограничивавший рабочий день индустриального пролетариата по всей стране законодательной нормой в 11,5 часа в сутки. К 1900 году средний рабочий день в обрабатывающей промышленности составлял в среднем 11,2 часа, а к 1904-му не превышал уже 63 часов в неделю (без сверхурочных), или 10,5 часа в день. Таким образом, за 7 лет, начиная с 1897 года, 11,5-часовая норма декрета на деле превратилась уже в 10,5-часовую, причем с 1900 по 1904 год эта норма ежегодно падала примерно на 1,5%.
А что же было в это время в других странах? Да примерно то же самое. В том же 1900 году рабочий день в Австралии равнялся 8 часам, Великобритании – 9, США и Дании – 9,75, Норвегии – 10, Швеции, Франции, Швейцарии – 10,5, Германии – 10,75, Бельгии, Италии и Австрии – 11 часам.
В январе 1917-го средний рабочий день по Петроградской губернии составлял 10,1 часа, а в марте он снизился уже до 8,4, то есть всего за два месяца на целых 17%.
Однако использование рабочего времени определяется не только продолжительностью рабочего дня, но и числом рабочих дней в году. В дореволюционное время было значительно больше праздников – число праздничных дней в году составляло 91, а в 2011 году число нерабочих праздников, включая новогодние каникулы, составит лишь 13 дней. Не компенсирует эту разницу даже наличие 52 суббот, которые стали нерабочими с 7 марта 1967 года.
Продолжительность рабочего дня
Питание.
Средний русский чернорабочий съедал в день полтора фунта черного хлеба, полфунта белого, полтора фунта картофеля, четверть фунта крупы, полфунта говядины, осьмушку сала и осьмушку сахара. Энергетическая ценность такого пайка составляла 3580 калорий. Средний же житель империи поедал в день пищи на 3370 калорий. Такого количества калорий русские люди с тех пор больше почти никогда не получали. Этот показатель был превышен лишь в 1982 году. Максимум же пришелся на 1987 год, когда дневное количество потребляемой пищи составило 3397 калорий. В РФ же пик потребления калорий пришелся на 2007 год, когда потребление составило 2564 калории.
В 1914 году рабочий тратил на питание для себя и свой семьи 11 рублей 75 копеек в месяц (12 290 в нынешних деньгах). Это составляло 44% от заработка. Однако в тогдашней Европе процент зарплаты, затрачиваемый на питание, был гораздо выше – 60-70%. Более того, во время мировой войны этот показатель в России еще более улучшился, и расходы на питание в 1916 году, несмотря на рост цен, составили 25% от заработка.
Так питались
Жилье.
Теперь посмотрим, как же обстояло дело с жильем. Как писала выходившая некогда в Петрограде «Красная газета» в своем номере от 18 мая 1919 года, по данным за 1908 год (взятым, скорее всего, у того же Прокоповича), рабочие расходовали на жилище до 20% своего заработка. Если сравнить эти 20% с нынешним положением, то стоимость съема квартиры в современном Питере должна была бы составлять не 54 тысячи, а порядка 6 тысяч рублей, либо нынешний питерский рабочий должен получать не 29 624 рубля, а 270 тысяч. Сколько же это было тогда в деньгах?
Стоимость квартиры без отопления и освещения, по данным того же Прокоповича, составляла на одного зарабатывающего: в Петрограде – 3 р. 51 к., в Баку – 2 р. 24 к., а в захолустном городке Середе Костромской губернии – 1 р. 80 к., так что в среднем для всей России стоимость платных квартир оценивалась в 2 рубля в месяц. В переводе на современные российские деньги это составляет 2092 рубля. Здесь надо сказать, что это, конечно, не господские квартиры, съем которых стоил в Питере в среднем 27,75 р., в Москве – 22,5 р., а в среднем по России в 18,9 р. В этих господских квартирах жили в основном чиновники чином до коллежского асессора и офицеры. Если в господских квартирах на одного жильца приходилось 111 квадратных аршинов, то есть 56,44 кв. м, то в рабочих по 16 кв. аршин – 8,093 кв. м. Однако стоимость аренды квадратного аршина была такой же, как и в господских квартирах – 20-25 коп. за квадратный аршин в месяц.
Детская комната в казарме для семейных рабочих при Раменской фабрике промышленного и торгового товарищества «П.Малютина сыновья»
Рабочая казарма в Лобне для рабочих хлопкопрядильной фабрики купцов Крестовниковых
Однако уже с конца ХIХ столетия общей тенденцией становится строительство владельцами предприятий рабочих жилищ улучшенной планировки. Так, в Боровичах владельцы керамического завода кислотоупорных изделий инженеры братья Колянковские построили для своих рабочих в поселке Вельгия деревянные одноэтажные дома с отдельными выходами и приусадебными участками. Рабочий мог приобрести это жилье в кредит. Первоначальная сумма взноса составляла всего 10 рублей...
Таким образом, к 1913 году лишь 30,4% наших рабочих жили на съемных квартирах. Остальные 69,6% имели бесплатное жилое помещение. Кстати говоря, когда в послереволюционном Петрограде освободилось 400 тысяч господских квартир – кого расстреляли, кто сбежал, а кто умер с голоду – рабочий люд не спешил в эти квартиры вселяться даже бесплатно. Во-первых, располагались они далеко от завода, а во-вторых, протопить такую квартиру стоило больше, чем вся зарплата 1918 года...